Премию Международного конгресса исследователей Беларуси, который прошел в польском Гданьске, получил в том числе Андрей Чернякевич, автор статьи «„Быць канфідэнтам“: штодзённае жыццё інфарматара польскай службы бяспекі ў паўночна-ўсходніх ваяводствах ІІ Рэчы Паспалітай (1921−1939)». Этот текст, посвященный жизни Западной Беларуси под властью Польши и работе спецслужб на этой территории, был опубликован в журнале Homo Historicus за 2022 год (№8). Почитали исследование и пересказываем самые интересные тезисы и факты, на которые обратил внимание ученый.
Рижский мир и хаос в полиции
Андрей Чернякевич исследовал период, когда Беларусь была разделена между двумя государствами. 18 марта 1921-го был подписан Рижский мир, поставивший точку в советско-польской войне. Согласно его условиям, западная часть нашей страны перешла к Польше, восточная осталась под контролем Москвы. Причем белорусская делегация в переговорах не участвовала, при подписании этого документа не присутствовала.
Подробного исследования об осведомителях советских спецслужб в БССР нет — архивы закрыты. А факты о людях, которые на территории Западной Беларуси сотрудничали с польскими спецслужбами, хранятся как в белорусских, так и в польских архивах. Их Чернякевич и проанализировал.
По его словам, в условиях польско-советской войны 1919−1920 годов подробные отчеты о происходившем на занятой армией территории готовили польские военные службы, а также сотрудники ряда административных и общественных институтов. А вот после войны ситуация коренным образом изменилась. Ближе к осени 1921 года началась ликвидация органов дефензивы (политической полиции и контрразведки. — Прим. ред.) при польской армии. Их обязанности вместе с архивами и данными уже существующих осведомителей передали местной полиции. За военной секцией дефензивы осталась только функция «сбора и анализа данных относительно вражеской разведки».
Вообще на присоединенных территориях сначала царил административный хаос, наблюдалась нескоординированность различных польских структур, так как сеть осведомителей приходилось создавать с нуля.
Чернякевич приводит следующие примеры. В июне 1921 года несвижская городская полиция на какое-то время вообще запретила действовать на территории уезда агентам воеводской полиции. А в конце ноября уже воеводские службы безопасности рассматривали необходимость выслать своего агента в Несвиж, чтобы он помог раскрыть советскую «ячейку», которая якобы работала в местной полиции.
Или весной 1925 года комендант полицейского участка в деревне Лани Несвижского уезда арестовал крестьянина Яна Бартошевича, которого подозревал в причастности к вооруженному нападению. Позже выяснилось, что тот работал осведомителем. Арестованного быстро освободили, однако о его сотрудничестве с властями узнали в деревне.
Известен и комический случай. В 1926 году осведомитель военной разведки Невх Кущинский под видом советского агента пытался купить план военной мобилизации у другого агента политической полиции из Столбцов — Мовши Кумока. Однако полиция быстро разобралась, и дело избежало широкой огласки.
Контрабанда и нехватка денег для выплат агентам
Сколько всего человек работало в тогдашней полиции и сколько из них занималось «политикой»? Чернякевич приводит отдельные данные, которые отыскал в архивах. Например, во всем Новогрудском воеводстве в середине 1920-х насчитывалось лишь 995 полицейских. В следственном отделе уездной полиции в Бресте работало 18 человек, из них половина занималась исключительно «антигосударственными преступлениями».
При этом брестский отдел пользовался услугами сразу 82 осведомителей, из которых восемь были членами коммунистической партии Западной Беларуси (КПЗБ). А в Гродненском уезде в начале 1926 года работало 126 осведомителей.
Но в целом среди информаторов была текучка. За последний квартал 1925 года среди агентов, работавших в Вильне, произошли увольнения по следующим причинам: отсутствие соответствующей квалификации, неисполнение приказа, пьянство и скандалы, «непроизводительность», отсутствие результатов работы, подозрение в сотрудничестве с иностранной разведкой. Командование IX военного округа в Бресте в декабре 1925 года лишилось сразу 12 агентов: четверых — по причине отсутствия «служебной инициативы», шестерых — за лживые отчеты и двоих — как «малопроизводительных и равнодушных к службе». Причем трех агентов подозревали в сотрудничестве с вражеской разведкой. Даже министр внутренних дел Казимир Младеновский очень критично высказался об осведомителях, которые якобы рекрутировались из «отходов общества» и продавались тому, кто больше заплатит.
А денег правда не хватало. В конце ноября 1923 года лидский староста обратился к новогрудскому воеводе с просьбой: «Некоторые из агентов, работая долгое время в одной и той же среде, уже успели деконспирироваться». Староста просил увеличить расходы на организацию разведки до 3 миллионов марок, а количество агентов — почти в два раза. В Новогрудке ответили категорическим отказом.
Финансовые возможности полиции в подборе агентуры действительно были ограниченными. Андрей Чернякевич цитировал рапорт руководителя следственного отдела слонимской полиции, написанный в конце 1924 года: «Организация сбора информации сталкивается с проблемами вследствие отсутствия средств на расходы осведомителей, а моего собственного заработка уже не хватает на оплату жадных до этого крестьян, готовых предоставить информацию». Он просил выделить дополнительные 3−4 тысячи злотых на оплату информаторов из числа местного населения. На этот раз глава округа выразил готовность назначить даже большую сумму. Но при условии, что местные власти сумеют организовать эффективный сбор информации.
Впрочем, нехватка денег не мешала информаторам использовать полицию в своих интересах. В начале 1924 года руководитель следственного отдела в Новогрудке жаловался начальству, что на местном участке польско-советской границы определенные лица действовали от имени полицейской агентуры, занимаясь контрабандой: «Подобная контрабанда во много раз превышает размеры, определенные для этой деятельности, а сами осведомители устанавливают тесные отношения с местными торговцами, создавая криминальные организации». Полицейский доказывал, что многие осведомители на границе не только занимаются контрабандой и грабежом, но и активно сотрудничают с советской разведкой, при этом их количество постоянно увеличивается. Как отмечал Чернякевич, из 33 человек, которым в 1923 году было разрешено находиться на границе в районе Ракова по делам торговли, пятеро оказались в черном списке по подозрению в контрабанде и антигосударственной деятельности.
«Почетные» и платные осведомители
Во второй половине 1920-х годов произошла реорганизация системы. Как писал Чернякевич, за разведку теперь отвечали так называемые агенты полиции, находившиеся на официальной полицейской службе. При этом они формально занимали должности при местных гминах: помощника писаря, лесного смотрителя, чиновника самоуправления, представителя органов страхования и так далее — с условием, что эти обязанности не будут препятствовать их главной деятельности.
Формально сотрудничество с будущим осведомителем начиналось с подписания договора. Согласно ему, полиция принимала подписанта на должность «конфидента-разведчика», а тот, в свою очередь, брал на себя обязанность предоставлять информацию о деятельности «антигосударственных организаций». Кстати, документ предусматривал для осведомителя возможность отказаться от дальнейшего сотрудничества.
Сами полицейские делили информаторов на три категории.
Первые — «почетные». Они помогали полиции исходя из патриотизма и идеологии, а не ради денег или мести. Такими людьми были представители местной знати, учителя, духовенство и так далее. Чаще всего они принадлежали к более состоятельной части общества. Местное население относилось к ним с подозрением, а поэтому редко было искренним в их присутствии. Поэтому «почетные» осведомители обычно получали нужную информацию через третьих лиц. Например, через домашнюю прислугу, которая «испытывала к хозяевам личную привязанность».
Вторые — платные. Преимущественно у них не было хорошей репутации и доверия, однако именно их чаще всего использовали полицейские. «Очень эффективным считался целенаправленный поиск информаторов непосредственно среди членов антигосударственных организаций. Вместе с тем это было очень рискованным, так как можно было попасть на профессионала, который использовал бы службу в полиции для деконспирации ее агентов. Именно поэтому приходилось скрывать от такого осведомителя всю информацию, которая имелась у службы безопасности из других источников», — пишет Чернякевич.
В третью группу входили случайные осведомители, требовавшие особого внимания.
Осведомители — и среди оппозиции
Как отмечает Андрей Чернякевич, спецслужбы чаще искали своих информаторов в оппозиционных кругах. Таковыми были радикальные политические партии, организации национальных меньшинств, а также церковь.
В качестве примера он приводит судьбу Александра Коваля — члена местной организации КПЗБ в Жабинке и одновременно осведомителя полиции, работавшего под этим псевдонимом. В течение двух лет он информировал власти о деятельности однопартийцев, высылая отчеты непосредственно в Полесскую воеводскую комендатуру полиции в Бресте.
Сколько стоила такая информация? Обычно это были относительно небольшие суммы — от 5 до 12 злотых. Однако при регулярном сотрудничестве общий доход мог быть значительно большим. Чернякевич ссылается на исследование историка Евгения Мироновича. Тот упоминал агента по кличке Хитрый Ян. С августа 1933 по сентябрь 1934 года последний составил 13 отчетов, за что получил 77 злотых. На Полесье это была цена коровы или лошади.
Поэтому с полицией особенно активно сотрудничали самые бедные крестьяне, стремившиеся получить максимальную сумму денег. Правда, существовал нюанс. Многие осведомители информировали об уголовных преступлениях, плата за которые не превышала двух злотых. А полиция больше концентрировалась на политике. Поэтому информаторы со временем перестали обращать внимание на обычные преступления. А большинство криминальных воров не попадало под суд.
Денег у государства не хватало. Поэтому решили экономить: вышестоящие власти поощряли старост к поиску информаторов, которые согласились бы работать бесплатно. В первую очередь речь шла о людях, экономическая деятельность которых зависела от разрешения местных властей. Это хозяева ресторанов, баров, пивных, кинотеатров, бродячих тиров, иллюзионисты. В такой ситуации отказ от сотрудничества с полицией воспринимался как проявление антигосударственных взглядов и был основанием, чтобы самому попасть под подозрение.
Свой подход изобрели пограничники. Имея еще меньше денег, они обычно предлагали людям, которые с ними сотрудничали, неофициальную поддержку при решении различных хозяйственных или судебных дел.
Осведомителями становились и добровольно. Например, таким человеком был Николай Левкович из деревни Старое Село Барановичского уезда, действовавший под прозвищем Черный. В какой-то момент он начал работать шофером и отвечал за транспортировку партийной литературы, о чем и сообщал полиции.
Случалось, что сообщения от агентов были очень редкими, а их ценность — минимальной. Например, Клеменс Калачек из Ивенца Воложинского уезда за четыре года лишь трижды передал спецслужбам данные. При этом в двух сообщениях речь шла о нелегальном изготовлении самогона.
«Особенно часто среди донесений агентов повторялись сведения о подготовке к очередному восстанию против польской власти. Власти чрезвычайно серьезно относились к подобным сведениям, что косвенно могло только поспособствовать их появлению. Причем подозрение в подготовке к вооруженному выступлению против государства могло вызвать даже то, что деревенская молодежь вдруг начинала носить одинаковые шапки, которые фасоном напоминали головные уборы советских пограничников», — рассказывает Чернякевич.
По его мнению, польские службы безопасности в некотором смысле сами «были заинтересованы в создании образа „внутреннего врага“ и перманентной угрозе. Они сами смотрели на подвластных глазами своих агентов, которые часто доносили на людей из своего непосредственного окружения, руководствуясь меркантильными интересами. <…> Парадоксальным образом, с одной стороны, службы безопасности вместе с подвластной им сетью информаторов всячески уничтожали враждебные государству организации, а с другой стороны, они иногда создавали образы несуществующих или значительно преувеличенных угроз. Ничего удивительного, что те же военные власти очень критично относились к выводам службы безопасности, небезосновательно полагая, что полиция слишком прониклась „атмосферой диверсии“ и некритично относится к донесениям осведомителей».
Тем более что доносы в полесской деревне в некотором смысле заменили такие способы мести, как, например, колдовство.
Репрессии со стороны коммунистов
Первоначально Коммунистическая партия Западной Беларуси выступала против индивидуального террора, в том числе в отношении предателей. Лиц, которые себя дискредитировали, исключали из партии. Но в середине 1920-х годов поляки начали ликвидировать конспиративные учреждения КПЗБ. В ответ стала расширяться практика так называемого защитного террора. Уже в конце 1925 года ЦК КПЗБ призвала рабочих «самим избавляться от провокаторов». Как пишет Андрей Чернякевич, «в результате территорию восточных воеводств охватила волна террора, первыми жертвами которой стали представители волостной администрации, лесничие и сельские учителя, на которых легло подозрение в доносах. Скоро этот список расширился односельчанами».
Ученый приводит десятки примеров. Вот лишь несколько из них. В октябре 1925 года в Дисненском уезде по подозрению в сотрудничестве с полицией был застрелен Николай Ивашкевич. Его убийца, член КПЗБ Андрей Единак, бежал в СССР. В феврале 1927 года произошло нападение на дом осведомителя Гладкого в деревне Кашубцы Новогрудского уезда, по время которого погибли мать и брат информатора. Подпольная коммунистическая пресса широко освещала некоторые случаи, трактовала их как социальную месть и стремление навести революционный порядок.
В большинстве случаев убийцы осведомителей получали пожизненное заключение или смертную казнь.
В 1935 году в Кобринском уезде даже появилась боевая коммунистическая организация, активно использовавшая террор в отношении односельчан, которых подозревала
в сотрудничестве с властью. «Среди прочего „конфидентам“ ломали ноги и отрезали уши. Даже в донесениях осведомителей встречаются свидетельства взаимного недоверия и подозрений в среде коммунистического подполья. <…> В 1938 году [агент] Черный передал полиции информацию о том, что „коммунисты в Ивье не хотят контактировать с коммунистами в Лиде и уезде, так как там много провокаторов“, а „старые, известные полиции коммунисты получили от своего руководства приказ избегать контактов с молодыми партийцами и кандидатами“», — писал Чернякевич.
Точку в работе польских информаторов поставили события 1939 года. СССР заключил союз с нацистской Германией и 17 сентября напал на Вторую Речь Посполитую. Уже в октябре из общего количества в более чем 4 тысячи арестованных около тысячи составляли бывшие «агенты и провокаторы». Новые власти стремились в первую очередь захватить архивы жандармерии, пограничной службы и ІІ отдела Генштаба, а также активно пользовались услугами собственных агентов. Можно с уверенностью сказать, что из-за этого значительная часть польских информаторов в Западной Беларуси в конце концов попала в ГУЛАГ.
Читайте также
