Чуть ли не каждый день мы слышим, что кто-то нарушает Женевские конвенции. Но мы совсем не слышим, что кто-то понес ответственность за эти нарушения: ни судов, ни арестов — только сплошные выражения озабоченности. Получается, Женевские конвенции сейчас нарушаются без всяких последствий. Государства без последствий для себя бомбят больницы, убивают мирное население, насилуют, грабят, пытают и убивают пленных. Не настало ли время задуматься о пересмотре этих конвенций, раз они не работают? Разбиралась Русская служба Би-би-си.
От «справедливой» войны — к неизбежной
В 2015 году канадский врач Джоанн Лю в качестве президента «Врачей без границ» успокаивала своих коллег, находившихся в афганском Кундузе, захваченном боевиками «Талибана»: больница — самое безопасное место в городе, ее защищают конвенции, плюс и американцы, и афганцы знают ее месторасположение, а значит, не будут стрелять.
США разбомбили больницу — снаряды попали в часть госпиталя, где располагались операционные и травмпункт. Погибли десятки человек. Тогдашний президент Барак Обама извинился перед Лю, а командующий американскими силами назвал авианалет ошибкой.
«Врачи без границ» назвали авиаудар военным преступлением и требовали независимого расследования. США провели свое расследование и привлекли 16 военнослужащих к дисциплинарной ответственности, а также выплатили компенсации родственникам погибших и пострадавшим. Никто не понес уголовного наказания.
Случай в Кундузе был далеко не единственным. А война в Афганистане — не уникальный конфликт, который поднимал вопросы об эффективности международных договоров и конвенций, защищающих гражданское население.
Проблема отчасти заключается в истории становления международного гуманитарного права. Во-первых, основа современных правил была создана европейскими (западными) государствами в период империй и колониализма. На тот момент договаривающиеся стороны контролировали большую часть планеты и ее ресурсов. Во-вторых, они исходили из того, что войны ведут только государства. В-третьих, эксперты и историки небезосновательно считают, что изначальная цель договоров была защищать именно воюющие армии, вписывая это в исторические традиции войны.
Человечество начало рефлексировать на тему обоснованности военных действий еще во времена Аристотеля. Со временем такие обсуждения трансформировались в доктрину bellum justum — справедливой войны. Когда ее приверженцы говорили о «справедливости», они имели в виду моральную обоснованность и оправданность применения оружия в принципе. А это в основном было возможно в том случае, когда война была инструментом защиты и обороны.
Постепенно эта доктрина начала терять свою популярность — политики стали говорить не об обоснованности войны, а вообще о праве государств вести войну. Боевые действия стали считаться инструментом проведения государственной политики.
После Первой мировой, во времена Лиги наций, определились два основных понятия, которые эксперты используют до сих пор.
Jus ad bellum — «право» начала войны, определяющее саму правомерность применения силы.
Jus in bello — «право» при ведении войны, оно же — международное гуманитарное право, которое затрагивает только последствия вооруженных конфликтов, вне зависимости от того, насколько оправданным было применение военной силы.
Фундаментальное правило jus ad bellum (начала войны) прописано во второй статье устава ООН: «Все члены Организации Объединенных Наций воздерживаются в их международных отношениях от угрозы силой или ее применения как против территориальной неприкосновенности или политической независимости любого государства, так и каким-либо другим образом, несовместимым с целями Объединенных Наций». Чуть далее в том же документе уточняется: это не относится к праву на самооборону в случае вооруженного нападения.
Суть международного гуманитарного права — jus in bello — всегда сводилась к следующему: из соображений гуманности нужно ограничить последствия войн.
Обычаи и принципы войны
Некие принципы и обычаи, которые пытались достичь этой цели, существовали и в древние времена — в конечном счете, за свою историю люди начали тысячи войн. Но попытки регулировать методы и средства ведения боевых действий чем-то напоминают борьбу с допингом в современном спорте.
Люди изобрели порох — и вот они уже воюют не холодным, а огнестрельным оружием. А чуть позже — автоматическим. Потом появилось химическое, ядерное и биологическое оружие. А в нынешнем столетии войны ведутся с помощью дронов и высокоточного оружия.
Только в отличие от списка запрещенных препаратов, который обновляется каждый год, с договорами и конвенциями, составляющими международное гуманитарное право, это происходит нечасто.
Кроме того, договариваться следует в том числе сторонам, которые относятся друг к другу с недоверием, а зачастую и откровенно враждебно, и нередко предпочли бы, чтобы другой стороны просто не существовало.
Современное международное гуманитарное право берет свое начало в XIX веке, когда в течение нескольких лет появились три важных документа.
Первый — это Кодекс Либера 1863-го, список наставлений для американских вооруженных сил, сражавшихся в гражданской войне. По большей части кодекс касался обращения с пленными: здесь прописывались и защита от пыток, и достойное содержание, и медицинская помощь, и право на справедливый суд, и, что не менее важно, — возможность обмена военнопленными.
Годом позже, в 1864-м, в Европе была принята Первая Женевская конвенция, регулировавшая отношение к раненым военнослужащим и врачам, а также определявшая нейтральный статус госпиталей и перевязочных пунктов.
В 1868 году была принята Санкт-Петербургская декларация — первое международное соглашение, которое регулировало использование определенных типов оружия. Тогда речь шла о пулях, взрывающихся при попадании в цель: осколки таких пуль и газы, высвобождавшиеся при взрыве, несли военным не просто смерть, а смерть мучительную и страшную.
Петербургскую декларацию подписали все основные колониальные державы. Документ впервые поставил перед международным сообществом вопрос: стоит ли из гуманитарных соображений отказаться от вооружения, эффективность которого не вызывает ни у кого сомнений и дает значительное преимущество на поле боя?
В конечном итоге размышления мировых лидеров — наравне с продолжавшимися войнами — привели к появлению Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутных войн. В ней впервые были описаны различия между комбатантами и некомбатантами, а заодно было зафиксировано право населения на партизанскую войну.
Создавая свод правил и законов войны, государства имели в виду только официальные армии, воюющие против таких же армий других государств. Поэтому и законы войны создавались как нормы, которые действуют только во время межгосударственных конфликтов.
Любой конфликт в отдельной стране — волнения или революции — являлся внутренним делом государства и регулировался внутренними законами, на которые никакие договоры не распространялись.
С тех пор все документы, принятые в ходе двух Гаагских конференций, неоднократно нарушались. Третья конференция, запланированная на 1915 год, не состоялась из-за Первой мировой войны. И как раз в том году немецкие войска стали использовать в бою хлор — применение химического оружия было новинкой и никак не регулировалось. В Первой мировой от него погибли более 100 тысяч человек.
Не совсем про гуманность
В 2020 году Эяль Бенвенисти из Кембриджского университета и Дорин Люстинг из университета Тель-Авива опубликовали исследование, в котором попытались разобрать обстоятельства, в которых формировались первые проекты законов и обычаев войны.
Они анализировали созванную по инициативе России Брюссельскую конференцию 1874 года. Она закончилась безрезультатно, но, по мнению исследователей, была характерным событием времени, и к ее документам впоследствии неоднократно обращались на других саммитах.
Бенвенисти и Люстинг утверждают, что на самом деле страны руководствовались совсем не человеколюбием, когда говорили о принципах гуманности. Основной целью европейских стран была не защита мирного населения, а, напротив, защита военных от той части населения, которая готова была взять в руки оружие, уверены авторы.
«Конечно, были те, кого интересовали вопросы защиты мирных людей. Например, Красный Крест и гражданское общество. Но у них не было доступа к принятию решений», — говорит профессор Бенвенисти.
«Международное гуманитарное право создавалось государствами. И государства всегда принимали во внимание соображения военной необходимости. Защита армии была главной задачей, — поясняет Глеб Богуш, эксперт по международному праву, сотрудник Датского национального исследовательского центра международных судов университета Копенгагена. — Гуманитарные соображения на раннем этапе касались прежде всего категорий раненых и больных, ну и только потом уже военнопленных».
«Но в XIX веке война была другой, — продолжает Богуш. — Гражданское население в меньшей степени было вовлечено в боевые действия — они в основном происходили между армиями, в определенной степени изолированно от гражданского населения».
Мир после Второй мировой
В первой половине XX века, после Первой мировой войны, страны пытались адаптировать имеющиеся на тот момент договоренности к реальности. В 1940 году в Швейцарии должна была пройти конференция, на которой планировали представить проекты конвенций. Но из-за Второй мировой этого не случилось.
Ужасы этой войны стали для многих стран мощным стимулом для того, чтобы установить международные стандарты на время военных действий.
Несмотря на установление двуполярного мира после победы над нацистской Германией, государства попытались сформулировать более полные и ясные правила. Иногда Женевская конвенция упоминается в единственном числе именно потому, что в послевоенном 1949 году страны пытались актуализировать и объединить две Женевские конвенции XIX века, а заодно подписали и новые — более соответствующие времени — договоры.
Так появились Женевские конвенции:
- Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях;
- Об улучшении участи раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море;
- Об обращении с военнопленными;
- О защите гражданского населения во время войны.
По сути, возникла современная система. И сейчас Женевские конвенции — это основа международного гуманитарного права.
Женевские конвенции вступили в силу в 1950 году — с каждым новым десятилетием их ратифицировали все новые и новые государства. На данный момент таких стран — 194.
Правда, разные государства часто соглашались на разные условия: некоторые ратифицировали все конвенции полностью, другие — частично или с оговорками. В итоге, если посмотреть на карту мира, где разный набор конвенций и условий будет выделен отдельным цветом, — мир предстанет пестрым лоскутным одеялом.
Правила и обычаи войны применительно к вооруженным силам также описываются в Гаагских и других договорах (например, определяющих виды запрещенного и допустимого оружия). Например, массированные бомбардировки городов во время Второй мировой войны поставили вопрос о том, что вообще можно считать военной целью. В 1969 году приняли резолюцию, которая провела различия между военными и невоенными объектами.
Определение того, что является военным объектом, предложил не кто-нибудь, а профессор права из Западной Германии, бывший член нацистской партии и командир вермахта Фридрих фон дер Хайдте, выяснил профессор Бенвенисти из Кембриджского университета.
В сознании Хайдте — об этом он потом сам говорил в интервью — были не кадры нацистских бомбардировок, а мысль об угрозе, которую нес миру СССР и, как ни странно, массовые выступления леворадикальных студентов в мае 1968 года.
«Никто не знает об этом, потому что определение, которое придумал Хайдте, в дальнейшем использовал в своих целях Красный Крест, который действительно думал о защите мирного населения», — поясняет Бенвенисти.
Как менялись конфликты
По сравнению с XIX веком, когда закладывали основы конвенций и правил, после Второй мировой конфликты изменились. Воевать меньше не стали, но при этом, например, формальное объявление войны стало исчезающим явлением. А большинство крупных конфликтов оказывались не международными.
Международные конфликты тоже изменились. Например, во многих случаях исчезло государство-противник. Одни из самых кровопролитных войн последних двух десятилетий государства вели с «террористическими организациями». ИГИЛ* мог называть себя государством, но с точки зрения международного права таковым не являлся, соответственно и конвенции оказались не совсем уместными.
Объявленная после атак 11 сентября «война с терроризмом» продолжалась 20 лет и унесла сотни тысяч жизней. При этом в строгом юридическом смысле войной этот глобальный конфликт как бы и не был, а само слово «война» использовалось скорее как политическая метафора (как, например, «война с бедностью» или с эпидемией).
Именно на фоне этой войны стали все чаще возникать вопросы: а действительно ли Женевские конвенции применимы к современным реалиям? И что делать, если армиям противостоят террористы вроде «Исламского государства» или «Аль-Каиды», которым совершенно все равно, что там написано в каких-то конвенциях?
Энтузиазм теоретиков по поводу того, что новый глобальный конфликт дает шанс на изменение конвенций, не оправдался. «Война с террором» была долгой, ассиметричной и максимально политизированной. К тому же со временем в ней все контрастней подсвечивались «цивилизационные» различия, разрыв между Западом и Востоком и огромное материальное неравенство.
Максима о «невозможности переговоров с террористами» лишний раз подчеркивала, что говорить в принципе не с кем. Можно придумать правила для самих себя — но это никак не помогает реформировать международные конвенции.
К тому же в международном праве нет общепризнанного определения понятия «терроризм».
«Есть конвенции, которые регулируют сотрудничество государств по борьбе с отдельными проявлениями терроризма. Есть санкционный режим, который позволяет, в частности, подвергать санкциям организации, объявлять их террористическими и, соответственно, подвергать санкциям их руководителей, членов. Но единое международное понимание самого этого понятия не сложилось. Его пытался сформулировать в своем решении трибунал по Ливану, но всеобщего признания оно не получило. Попытки принятия универсальной конвенции о терроризме тоже ничем не завершились. Все зашло в тупик», — рассказывает эксперт Глеб Богуш.
Глеб Богуш отмечает, что государства часто злоупотребляют термином «терроризм».
«Они используют его в политических целях для того, чтобы заклеймить своих политических противников, даже тех, кто действительно использует преступные методы. Слово „террорист“ стало волшебным: достаточно назвать кого-то террористом, и он становится просто-напросто объектом, с которым можно делать все, что угодно, — считает Глеб Богуш. — „Война с терроризмом“ привела к тому, что мы забыли о многих фундаментальных нормах. То есть само слово „террорист“ дегуманизирует, парализует и позволяет забыть о принципах права. Но деперсонализируя любого преступника, мы лишаем себя человечности. Это очень опасно. И мы видим, что все возвращается, круг насилия бесконечен».
Дело не в правилах
Профессор права Марко Сассоли из Женевского университета уверен, что если бы обсуждение шло в наши дни, а не в 1949 году, страны никогда не приняли бы Женевские конвенции. А попытки модернизировать документы могут иметь обратный эффект.
«Проблема прежде всего в том, что государства просто сейчас не могут договориться практически ни о чем вообще. Наверное, только о подавлении и ограничении свобод способны договориться, — иронизирует Кирилл Коротеев, судебный координатор Международной сети организаций за гражданские права. — Но и это было всегда. Всегда все всё нарушали: не только Россия и ХАМАС, обвинения предъявляются и Израилю, и Америке, и Украине. Это не значит, что обвинения всегда корректны, но они, безусловно, существуют».
«Важно, что мы знаем, что все эти примеры — действия России, содержание узников в Гуантанамо, взятие заложников — это преступления. То есть право, как оно есть сейчас, четко говорит о том, что это незаконно. И все это знают: и жертвы, и преступники, и наблюдатели», — согласна Наталья Секретарева, глава юротдела центра защиты прав человека «Мемориал».
Правила не перестают существовать лишь оттого, что кто-то их нарушает, говорит юрист Григорий Вайпан. В этом смысле международное гуманитарное право мало чем отличается от национальных законов.
«Оттого, например, что случаются убийства или кражи, право на жизнь или право собственности не теряют своего значения. Точно так же оттого, что чья-то армия бомбит школы или больницы, запрет нападений на гражданские объекты не теряет своей силы», — поясняет Вайпан.
Нарушение международного гуманитарного права остается нарушением вне зависимости от того, понес ли кто-то наказание или нет, говорит юрист. Но реальность в том, что такие нарушения часто остаются безнаказанными.
Базовые правила Женевских конвенций все еще актуальны и важны в том, что касается международных и гражданских войн, говорит профессор права из Университета Мичигана Стивен Ратнер.
В ходе этой войны Украину также обвиняли в нарушении Женевских конвенций. Миссия ООН по правам человека выяснила, что не только Россия, но и Украина причастна к внесудебным казням военнослужащих и негуманному обращению с военнопленными. «Нарушения со стороны России могут способствовать формированию общественного настроения: мол, если Россия игнорирует правила, то и мы должны. Но я считаю, что крайне важно, чтобы Украина показала, что она способна вести войну, не опускаясь до уровня России и игнорируя правила», — говорит Ратнер.
Слабое звено
Самым слабым звеном остается исполнение международного права.
Санкции за нарушение Женевских конвенций в теории встроены в уголовно-правовые системы государств, подписавших договоры. То есть предполагалось, что подобные дела будут рассматривать национальные военные трибуналы или обычные уголовные суды. Теоретически государства обязаны преследовать своих граждан, совершивших серьезные нарушения международного гуманитарного права.
Чтобы разрешать споры между странами, в 1946 году был создан Международный суд ООН в Гааге. На бумаге все звучит красиво: решения суда являются обязательными для исполнения и не могут быть обжалованы. Одна проблема — у суда нет никаких инструментов, чтобы добиться от государств исполнения этих решений. Украина столкнулась с этим, обратившись в суд на второй день после начала войны, Гаага приказала России остановить военные действия. Итог — война продолжается третий год.
Есть еще Международный уголовный суд, который расследует военные преступления, но он заочных приговоров не выносит, так что, пока подозреваемые лично не окажутся в зале суда в Гааге, наказания они могут избегать.
За все время существования суда обвиняемыми стали 40 с небольшим человек. Самое известное из этих дел — против действующего на тот момент президента Судана Омара аль-Башира, обвиняемого в массовых убийствах. Ордер на его арест выдали больше десяти лет назад, но только в 2020-м, через год после свержения и ареста президента, правительство Судана согласилось его выдать. Правда, этого так и не произошло. Аль-Баширу сейчас уже 80 лет.
Как может работать международный суд, человечество видело на примере Международного трибунала по бывшей Югославии, где среди 161 обвиняемого были военные и политические лидеры. Хотя самый статусный обвиняемый — бывший президент Югославии Слободан Милошевич — в 2006 году умер в тюрьме в Гааге, не дождавшись приговора.
Этот международный трибунал был создан в довольно уникальный исторический момент: после окончания холодной войны и на фоне первого столь крупного вооруженного конфликта в Европе со времен Второй мировой Совбез ООН единогласно проголосовал за создание трибунала.
Расследовать военные преступления могут не только те страны, которые непосредственно являются участниками конфликта. Судить за военные преступления, преступления против человечности, геноцид и терроризм может любое государство, которое в своем законодательстве признает принцип универсальной юрисдикции.
Больше 20 стран ведут собственные расследования военных преступлений, совершенных в ходе войны России против Украины, в соответствии с собственным законодательством.
Например, Германия с марта 2022 года расследует неизбирательные нападения на мирных жителей и гражданскую инфраструктуру. Аналогичные расследования идут в Испании, Франции, Литве и других странах, не имеющих прямого отношения к конфликту.
Расследования и судебные процессы в рамках принципа универсальной юрисдикции идут в десятках стран мира и затрагивают преступления диктаторских режимов. Именно на основании этого принципа испанский судья выдал ордер, а британская полиция арестовала бывшего чилийского диктатора Аугусто Пиночета.
«Не существует „международной полиции“, которая могла бы прийти к Путину или Нетаньяху, погрозить пальцем и заставить перестать грубо нарушать международное гуманитарное право. Международный суд ООН предписал временные меры в отношении обоих государств — России и Израиля, — и оба государства их нагло игнорируют. Совет безопасности ООН, который, согласно уставу ООН, мог бы принять обязательные к исполнению меры, бездействует, потому что постоянные члены Совбеза блокируют любые решения, противоречащие их интересам», — говорит эксперт Наталья Секретарева.
Война в Украине заставила весь мир начать сомневаться: как может функционировать Совет Безопасности ООН, если там заседают страны, которые нарушают международное право? Вот лидер Турции Реджеп Эрдоган уже давно предлагает расширить права стран-участниц ООН, не входящих в пятерку постоянных членов Совбеза. «Мир больше пяти», — говорил он. И теперь с ним согласны многие.
Но с точки зрения устава ООН это нереалистичная ситуация: нельзя исключить постоянного члена из Совета безопасности, на то он и постоянный. Теоретически прописана возможность исключить страну из всей Организации Объединенных Наций, но это делается по рекомендации Совбеза, в котором опять же у постоянных членов есть право вето. Замкнутость этого круга понятна без лишних объяснений.
Это наша совесть
Так можно ли создать работающий механизм?
«Работающий механизм прежде всего должен быть основан на доброй воле государств, — говорит Глеб Богуш. — Государства должны присоединяться к этим механизмам, и, конечно, далеко не все хотят добросовестно участвовать в соблюдении международного гуманитарного права. Безусловно, необходимы санкции, меры ответственности за нарушение международного гуманитарного права. Необходима юрисдикция международных судов как в межгосударственных спорах, так и в сфере международной уголовной ответственности».
Но должен быть не только кнут, но и пряник, считает эксперт: «Пряник должен быть прежде всего в том, что государствам должна представляться определенная позитивная повестка». Глеб Богуш подчеркивает, что категорически против подмены темы дискуссии: речь идет о недобросовестных государствах, а не о дефектности правовых норм, считает он.
«Если мы видим добрую волю государств, нарушения у них могут быть, но они тем не менее будут восприниматься как недостатки, которые необходимо исправить. А если мы имеем дело с волей злой — недобросовестными государствами, — то здесь, конечно, возникают проблемы. Но нарушение нормы не создает норму, оно лишь сигнализирует о несовершенстве нормы, а также — о несовершенстве тех, кто должен эту норму соблюдать», — говорит эксперт.
Юрист Григорий Вайпан резюмирует: в конечном счете, международное гуманитарное право — это наша совесть.